Сообщить об ошибке
Спасибо за сообщение об ошибке. Мы исправим её в ближайшее время.
Болгарский
Подписывайтесь:
Другие представительства:
"Я родилась в Псковской области за два месяца до начала Великой Отечественной войны. Мама работала в сельской больнице в деревне Дубровно. Отец работал на Балтийском заводе в Ленинграде. В июне 1941 года отец приехал к нам, обрадовал маму: ему в связи с рождением дочери завод дал комнату в коммунальной квартире и, наконец, мы могли жить все вместе. Но радость и планы на совместную жизнь в Ленинграде сломала война. Сразу же после объявления войны отец уехал в Ленинград.
Во время блокады он был ранен, умер от голода в 29 лет. Соседи завернули тело отца в одеяло и оставили перед подъездом дома. Я до сих пор не знаю, где он похоронен. Местом захоронения считаю Пискаревское кладбище. В справке, которую мне выдали на Балтийском заводе,в 2005 году написано: “Веселов Михаил Васильевич уволен ввиду смерти 26 марта 1942г.” На память об отце остались только несколько фотографий и плюшевый мишка, которого отец не успел мне подарить.
22 июля1941 года, спасаясь от немцев, мама со мной на руках вместе с другими жителями деревни ушла в лес. Невозможно представить, как мама с трехмесячным ребенком могла выжить в лесу, в землянке. Мама мне рассказывала, как она просила солдат, пробивавшихся из окружения к Ленинграду, взять нас с собой, чтобы быть с отцом вместе, но впереди был долгий путь пешком через леса, болота, наступала осень и никто не решился взять ее с грудным ребенком.
С наступлением холодов женщины с детьми вынуждены были вернуться в деревню. Началась жизнь в оккупации под немцами. Немцы часто приходили с обысками, искали партизан, отбирали все сьестное.
Мужчины стали создавать партизанские отряды. В 1942 году мама связалась с партизанским отрядом, выполняла различные поручения, передавала медикаменты и перевязочные материалы. Как пишет мама в своих воспоминаниях, она это делала с большим чувством долга и не думала о последствиях. Осенью 1943 года по доносу маму арестовали. Она прошла тюрьму в Порхове, Саласпилс, в конце войны находилась в фашистком лагере во Франции. Мама вспоминала, что когда ее уводили, я цеплялась за нее, кричала, просила взять с собой, но немец грубо оттолкнул, и я осталась одна. Мне было тогда около двух лет. После ареста мамы главврач больницы, где работала мама, Турбина Серафима Сергеевна, взяла меня в свою семью. В 1943 году вместе с семьей Серафимы Сергеевны меня угнали в Германию.
Мне говорят, а что ты можешь в таком возрасте помнить? К счастью, я помню не все, но многое врезалось в память на всю жизнь. Я помню, что везли нас в товарных „телячьих” вагонах, мы спали на полу, на соломе, было очень холодно, тесно, очень хотелось пить и есть. В дождь часто приходились выжимать одежду. Но самое страшное для меня было, когда лязгал засов, приходили немцы и когда бомбили....
Я помню свою первую "детскую" песню:
Вагоны качаются, ночь надвигается,
На землю падает тревожный сон
Страна любимая все вспоминается.
Везут в Германию нас погибать.......
Баланды реденькой по полтарелочки
И приказали - привыкай!
Слова этой песни я никогда , ни от кого больше не слышала.
Я помню, как „погибла” в вагоне моя первая единственная кукла. Врезалось в память на всю жизнь, как иду по земляной платформе, ищу ямку поглубже, чтобы ее похоронить, а мне тогда и трех лет не было.
По немецким архивным данным, в фашистком лагере города Любек я находилась полтора года с 11 марта 1944 года по 25 мая 1945 года. Жили мы в бараках (несколько лет после возвращения на Родину называла дома бараками), дети жили отдельно от взрослых, спали на нарах «валетом», ходили в деревянных колодках. Чувство голода, холода, страха перед немцами и во время бомбежек запомнилось на всю жизнь. Я помню, что меня временно переводили в другие, более чистые бараки, но я не знаю зачем. Я помню, что все время хотелось есть, и мы, дети, ходили на помойку, искали остатки пищи. В надежде, что нас не накажут строго женщины посылали нас за соленой рыбой, она была в бочках. Как мы ее оттуда доставали, я не знаю, но помню, что скользкую рыбу прятала под платье и потом отдавала взрослым. Я помню единственное свое платье-сарафанчик, вероятно кто-то подарил. Оно было все в дырках и заплатках.
Лагерь был освобожден союзниками. Война для меня закончилась только 25 мая 1945 года. В этот день нас отправляли на Родину. Серфима Сергеевна написала родителям мамы в Вологодскую область, что я жива и они могут за мной приехать. За мной приехала сестра мамы. Первый вопрос, который я задала, когда она сказала, что приехала за мной и повезет меня к бабушке с дедушкой, был: “А бить они меня не будут?”. Наверное, много били в лагере. И только, когда тетя рассказала, какие они добрые и как ждут меня, я согласилась с ней поехать.
Ехали мы через Ленинград, остановились у сестры отца на улице Гончарной. Тетя Шура, рассказала, что отец мой умер. Отдала мне несколько его фотографий, Мишку, которого отец не успел мне подарить, куклу своей дочери. У куклы была разбита головка, я ее жалела и назвала блокадной.
На Московском вокзале, пока тетя Зоя оформляла билет до Череповца, ко мне подошли военные, стали расспрашивать куда я еду и где моя мама. Я им ответила, что маму и папу убили немцы, а я еду с тетей к родненьким бабушке с дедушкой. Тетя Зоя мне рассказывала, что в вагон меня посадили через окно, потом с трудом устроили на верхнюю полку.
В Череповец приехали рано утром, было еще темно. Долго шли по деревянным тротуарам, а я все спрашивала: Когда же будет наш барак? В Череповце остановились у родственников, а на следующий день поехали в деревню через реку Шексну. Река уже вставала, маленький параходик затирало льдом. На другом берегу ждал дедушка на лошади. Все село вышло меня встречать и все плакали. Я была единственным ребенком в районе который прошел ад фашисткого лагеря: дистрофия последней степени, с паразитами в теле и одежде.
Отмыли в русской бане, больше года меня выхаживали, боролись с паразитами, ограничивали в еде. Я просыпалась в 5 утра, когда бабушка топила русскую печку, и просила хоть корочку хлеба. За обедом я собирала все крошки со стола, объедки и прятала. Мне все время хотелось есть. Я часто ходила на колхозную ферму к коровам и ела дуранду (отходы при производстве подсолнечного масла). Это для меня было лакомством. Вкуса пряника и конфет я долго не знала.
НЕДЕТСКИЙ ВЗГЛЯД
Ведь за плечами жизнь,
которой и на взрослую хватило бы с избытком
В два месяца – война, а в три – в лесу, в землянке.
Когда мне было года полтора осталась я без мамы.
А в три – Германия, фашистский лагерь, где голод, холод,
нары, колодки деревянные на тонкой, детской ножке,
а под подолом платья - селедка тухлая - украла, так взрослые просили. ХОТЕЛИ ЕСТЬ.
Когда я немного окрепла, дедушка стал играть на балалайке, а я плясала. Так проходила моя психореабилитация. Как сейчас вижу: зима, сумерки, дедушка зажигает керосиновую лампу, бабушка ставит самовар, пьем чай, приходят соседи, начинаются разговоры, потом дедушка берет балалайку, и я начинаю плясать.
Послевоенное детство в деревне было трудным. С семи лет мы уже работали в колхозе. Прополка, сбор колосков, уборка сена, льна, картошки – все это была наша работа.
Часто ходили в лес за ягодами и грибами. Благодаря нашим северным витаминам я и поправилась.
И никогда не забуду, как мы, девочки, ходили в лес драть корье: на иве ножом надо было сделать надрез и содрать кору. Кора ивы использовалась при обработке кожи. Пальцы всегда были в крови, и ранки долго не заживали. А мы еще соревновались, кто больше надерет, а потом еле до дома доносили. Я это хорошо помню.
Мама вернулась из плена в конце 1945 года, когда я уже называла ее сестру мамой. Никто не надеялся, что моя мама вернется.
Встретились мы с ней в доме бабушки. Когда мне сказали, что приехала мама, я плакала, охала, ходила около нее и никак не называла ее долгое время. Мама стала работать заведующей медпунктом в селе Ильинское. В ее участок входило шесть деревень. Работа сложная: от терапевтической помощи, приема родов на дому до небольших оперций. Транспорта не было, иногда вызывали ночью, она никогда никому не отказывала.
Маму часто вызывали на допросы в НКВД. Она возвращалась измученная, заплаканная, но не жаловалась и ничего не рассказывала.
В 1965 году мама была награждена медалью «20 лет Победы» и занесена в списки партизанского отряда. Умерла мама рано.
Учиться я начала в начальной школе села Ильинское. Наша школа размещалась в зимней церкви. В двух помещениях школы одновременно училось по два класса. По настоянию бабушки меня крестили, но не в церкви, а дома.
После окончания начальной школы я должна была учиться в городе. Маме, вернувшейся из концлагеря, не разрешили жить в городе, не имели мы права жить и в Ленинграде, комнату в Ленинграде мы потеряли, пропало все и в Псковской области…
С 11 лет и до окончания школы мне пришлось жить по частным квартирам, носить воду с колонки, дрова, везде было печное отопление. Часто по ночам ходили разгружать хлеб в магазине. За это давали по батону.
Мама приходила ко мне по воскресеньям, приносила картошку, молоко. Когда я ее провожала, мне не хотелось оставаться опять с чужими людьми, было непонятно, обидно до слез, иногда до истерики, почему я опять должна жить без мамы. Трудно себе представить, что мама при этом чувствовала.
Училась я хорошо, хотя учеба давалась трудно, сказалось голодное детство. В десятом классе я была комсоргом школы. Однажды зимой я пригласила нашу школьную самодеятельность к себе домой, в деревню. Мама нас всех разместила (пришло человек 15), всем хватило места и щей. На следующий день мы дали концерт в клубе-церкви, где раньше был склад. Односельчане долго вспоминали наш концерт, ведь развлечений тогда почти не было.
КУКЛА ЖАНЕТ
Мама после освобождения фашисткого лагеря работала в госпитале для советских граждан при Посольстве СССР. От предложения остаться работать и дальше она отказалась, поскольку три года войны ничего не знала обо мне и муже. Вернулась на Родину, сопровождала эшелон с ранеными до Рязани. При расставании французы подарили для меня куклу в надежде, что я осталась жива. Я назвала ее Жанет по имени девушки, подарившей куклу. На грудке у куклы было было вышито: Franse Paris iune 1944g.
Эта кукла была всегда со мной до апреля 2000 года, когда на Второй международной встрече бывших малолетних узников фашизма в Москве я подарила ее Международному союзу бывших малолетних узников (МСБМУ), членом которого являюсь с 15 мая 1995 года.
Сейчас эта кукла находится в киевском музее "Непокоренные". В сентябре 2013 года я была участницей юбилейной встречи, посвященной 25-летию образования Международного союза бывших малолетних узников фашизма. Посетила музей и встретилась со своей куклой. Встреча была очень трогательная, ведь с этой куклой столько связано, и мы не виделись с ней 13 лет.
После окончания школы я работала на Череповецком Металлургическом заводе сейчас СЕВЕРСТАЛЬ в цехе Кип и Автоматика Мартеновского цеха и ЦЗЛ. В мои обязанности входило следить за исправностью приборов и регуляторов, контролирующих и поддерживаюших температуру, давление газа и воздуха, расход и другие параметры в печи, измерять температуру стали в печи перед открытием летки, выпуском стали. Когда я пришла в цех, то один из сталеваров сказал: “Куда смотрит отдел кадров, присылает в такой цех детский сад!”. Работа действительно была очень серьезная и ответственная, но я ее очень любила, и ко мне стали уважительно относиться и считаться со мной. Мне не исполнилось и 18 лет, как мне доверили работать самостоятельно по сменам.
Наверное за хорошую работу завод мне дал комнату в коммунальной квартире. Наконец, мы с мамой могли жить в нормальных условиях, а потом переехала к нам и бабушка.
Я помню, с каким неподдельным энтузиазмом тогда работали, как посвещали плавки праздникам или рождению ребенка. После дневной смены летом я шла на лодочную станцию. У нас была хорошая девичья шлюпочная команда, и мы все свободное время проводили на Ягорбе и Шексне. На память сейчас пришли строчки Игоря Северрянина: „ Шексна моя и Ягорба и Суда, где просияла первая любовь…” Я помню, как в нашу шлюпку летели охапки черемухи. Это были, наверное, самые счастливые годы.
Одновременно я училась на заочном отделении Северо-Западного Политехнического института, потом по путевке от завода перешла с третьего курса СЗПИ на третий курс Московского Энергетического института. Институт я закончила в 1967 году, в том же году вышла замуж за болгарина Людмила Тошева, с которым учились в одной группе.
В 1974 году родился сын, назвали мы его Михаилом в честь моего отца, погибшего в блокаду. Сейчас растут внучка и внук.
Пусть у них и у всех людей будет счастливая жизнь и чтобы никогда не было войны, всегда было мирное небо над головой!
В Болгарии работала в “Энергетике”, “Химметаллургопроекте”, внедряла вычислительную технику в окружных городах. В институте программных продуктов и систем работала директором проектов и программистом. Общий стаж работы более 33 лет.
В Международный день освобождения узников фашизма, 11 апреля 1996 года, в день скорби и поклонения всем, кто не вернулся, в день надежды, кто остался и кто живет, сложилось стихотворение:
Благодарю судьбу, что в огне войны жива осталась,
Благодарю судьбу, что живу.
Благодарю судьбу, что не убили, не сожгли,
в топку крематория не бросили.
Баландой реденькой по полтарелочки поддерживали жизнь.
В этот день кладу цветы к могиле тех, кого убили
И кто уже полвека не видит солнце, лес, траву,
Не слышит пенье птиц и плеск реки.
Они не радуются,не огорчаются,не плачут по вновь погибшим
НЕ ЖИВУТ.
Я член МСБМУ с 1995, участница конференций, встреч малолетних узников в Москве, Киеве, Минске,Днепропетровке, Могилеве, Саратове, Иркутске. Эти встречи дают мне стимул жить, благодаря им я познакомилась с замечательными людьми. Нас объединяет в одну семью- “детство” за колючей проволокой фашистких лагерей.
Жить с нашей памятью очень тяжело, на забыть мы не имеем права."
На заглавном фото: С куклой Жанет в киевском музее "Непокоренные".